Фома и Ерема

персонажи древе русских повестей. 
Знакомясь с этими героями (как и с героями повести о Ерше Ершовиче), мы входим в особую область культуры Древней Руси — в ее «смеховой мир». Люди той эпохи любили и умели смеяться — весело и добродушно, но и зло, обидно... В произведениях устного творчества и в книжной литературе смех был направлен на внешних врагов, но также и на «своих»: высмеивали глупых и неумелых, трусливых и ленивых, обманщиков и клеветников, ябедников. Доставалось и боярам, и дворянам, и простым людям. Не боялись смеяться над судом, над церковными обрядами, над учеными людьми, пьяницами, лекарями, монахами. В литературе и фольклоре сложились устойчивые способы осмеяния: человек, явление, предмет становились особенно смешными, если им придавались уродливые черты, если недостатки до крайности преувеличивались, становились неправдоподобными, приобретали нелепый характер. Творцы смешного любили пародировать действительность (суд в рыбьем царстве — пародия на человеческий суд) — так острее обнажались пороки; реальный мир как бы выворачивался наизнанку и уже без покро-вов представал своими нелепыми, глупыми, смешными сторонами. Фома и Ерема — персонажи из этого смехового, вывернутого мира, но читатель хорошо видел за литературными образами живых людей. Они — братья, близнецы («за един человек, лицом единаки»), неразлучные в делах и помыслах. Впрочем, «приметами они разны»: 
 
Ерема был крив, а Фома с бельмом, 
Ерема был плешив, а Фома шелудив.
Обратите внимание: повесть написана почти вся так называемым раёшным стихом, фразы строятся как бы на принципе параллельности — одна о Фоме, другая о Ереме, по смыслу они сталкиваются, но и сливаются, так как разница между братьями лишь внешняя, а по существу они совершенно одинаковы. Повесть состоит из ряда эпизодов, случаев из жизни братьев: все напоминает житийную икону с клеймами, только житие здесь явно пародируется, потому что герои не способны ни на какое дело, ничего не умеют, и им всегда не везет, всякий раз они попадают в смешную или опасную для них ситуацию. 
Фома и Ерема — выходцы явно не из народной среды: их называют иногда торговыми людьми, иногда дворянскими детьми, просто знатными. Тем смешнее несовпадение их родовитости с внешним видом простолюдина. 

На Ереме зипун, на Фоме кафтан, 
На Ереме шапка, на Фоме колпак, 
Ерема в лаптях, Фома в поршнях.

Все, что они пытаются делать, — невпопад. Приходят в церковь и попадают на клирос, начинают петь, а Фома вопит. Пономарь просит за молебен, но денег у них нет, и он «осердился на них: 

Ерему в шею, Фому в толчки, 
Ерема в двери, Фома в окно...»

Встретившись после этого, они рассуждают: 
«Чего нам бояться, заодно мы бежим». Пришли на пир, у одного в руках гусли, у другого — орган; первым делом принялись за пиво: «сколько пьют, а больше на землю льют, чужого добра не берегут». Стали играть и напевать — не понравились: 

Ерему дубиной, Фому рычагом.

Отправились на охоту -- ничего не убили, спрятались от мужиков: 

Ерема ушел в рожь, а Фома в ячмень, 
Ерема припал, а Фома прикорнул,   
Ерему сыскали, Фому нашли,   
Ерему кнутом, Фому батогом,   
Ерему бьют по спине, Фому по бокам.

Убегая от побоев, зацепили на дороге сани, и опять   

— Ерему бьют по ушам, Фому по глазам.

И смерть пришла к ним такая же нелепая. 

«Захотелось им, двум братьям, рыбки половить.   
Ерема сел в лодку, Фома в ботник.   
Лодка утла, а ботник без дна.   
Ерема поплыл, а Фома не отстал. 

И как будут они среди быстрой реки, наехали 
на них лихие бурлаки. 
Ерему толкнули, Фому выбросили,   
Ерема упал в воду, Фома на дно 
— Оба упрямы, со дна не бывали...» 

Сюжет о Фоме и Ереме пользовался большой популярностью в народной среде, вошел в репертуар скоморошьих потех, бродячих кукольников. В XVIII веке он изображался на лубочных картинках, перешел в сказку и песню, в устном исполнении это произведение можно было слышать еще в начале XX века. Текст, конечно, постоянно варьировался, менялись и вносились новые живые подробности, но содержание оставалось неизменным: родившаяся в Древней Руси история о незадачливых братьях оказалась удивительно близкой и созвучной по своей смеховой природе людям других эпох.

Добрыня Никитич

   Добрыня Никитич русский былинный герой. В отличие от «старого казака» Ильи Муромца Добрыню всегда называли молодым. Вот начало его былинной биографии:
А жил во Рязани тут богатый гость,
А гостя-то звали Никитою.
Живучи-то, Никита состарился,
Состарился, переставился.
После веку его долгого
Осталось житье-бытье богатество,
Осталась его матера жена
Амелфа Тимофеевна,
Осталось чадо милое,
Как молоды Добрынюшка Никитич млад.
А и будет Добрыня семи годов, 
Присадила его матушка грамоте учиться, 
А грамота Никите в наук пошла;
Присадила его матушка пером писать
А будет Добрынюшка во двенадцать лет,
Изволил Добрыня погулять, молодец, 
Со своею дружиною хороброю 
Во те жары петровские.

Итак, подобно некоторым другим богатырям, Добрыня рано обнаруживает богатырские качества. Его первый подвиг связан с тем, что он неожиданно для себя ощущает смутную потребность отправиться из дому -~ то ли на охоту, то ли побродить по полю, то ли выкупаться в Пучай-реке. В большинстве версий выезд его происходит не из Рязани, а из Киева: рязанец по происхождению, он истинно киевский богатырь, второй по значению после Ильи. Но это придет к нему уже когда он совершит свой первый подвиг. Матери ведомо, что ее сына у Пучай-реки подстерегает какая-то опасность, душа ее полна тревоги, и она просит Добрыню не ходить туда. По ее описаниям, река эта наделена фантастическими (а мы скажем — мифологическими) свойствами:

Та Пучай-река очень свирепая,
Во Пучай-реки две струйки очень быстрыих:
Перва струечка в Пучай-реки
быстрым-быстра, 
Друга струечка быстра, будто огонь секет.

Но сын не слушает предупреждений матери:
такова уж доля богатыря — действовать вопреки советам и нарушать запреты. Он отправляется к Пучай-реке, купается, оказывается безоружным в тот момент, когда перед ним неожиданно возникает страшный змей.

Ай гром гремит, да шум велик идет:
Налетела на молодого Добрынюшку 
А и змеинищо да то Горынищо, 
А и о трех змеинищо о головах,
О двенадцати она о хоботах. 
Говорила-то змеиило таковы слова:
— А топерь Добрынюшка в моих руках!
Похочу — Добрынюшку в полон возьму, 
Похочу-то я — Добрынюшку-то и огнем сожгу,
Похочу-то я — Добрынюшку-то и в себя пожру.

Все-таки богатырю удается одолеть змея, и, чтобы не погибнуть, тот предлагает Добрыне побрататься и обещает не летать на Русь и не уносить людей в полон. Добрыня великодушно соглашается, но змей немедленно нарушает данное слово и уносит в свои пещеры племянницу (или даже дочь) князя Владимира. И теперь уже Добрыня действует не по собственному почину, но по поручению князя: он, как советует ему мать» выводит из конюшни отцовского коня, что стоит уже пятнадцать лет, кормит и поит его, а мать между тем приготавливает для него плеть, обладающую чудесными свойствами. Добрыня едет на гору Сорочинскую выручать «полон русский». Полчища «маленьких змеенышей» пытаются подточить ноги коню, и тогда богатырь бьет коня чудесной плеткой: тотчас «бурушко» отряхивает змеенышей, открывая путь к пещерам.
Начинается жестокий бой со змеем, он длится трое суток, Добрыня устал — и в этот момент он слышит голос с небес: надо продержаться еще три часа. Добрыня одерживает победу, змеиная кровь заливает всю землю, богатырь и конь не могут выбраться из нее, и тогда, снова слыша тот же голос, Добрыня бьет копьем в землю, приговаривая:

Расступись-ка ты же,
матушка сыра земля,
На все на четыре да на стороны,
Ты прижри-ка эту кровь
да всю змеиную.

После этого Добрыня идет по пещерам и выводит на волю «князей, князевичей», «королей, королевичей», девиц и в конце — княжескую племянницу или дочь.
Борьба со змеем, похищающим людей, — традиционная тема мировой мифологии. Былина о Добрыне полна разного рода мифологических подробностей (волшебная река, чудесное оружие и др.). В то же время миф этот переносится в обстановку былинного Киева: змей выступает как враг государства, и Добрыня, побеждая его, совершает общенародный подвиг.
О том, что Добрыня пришел из мифа, приобретя облик исторического (в условно-былинном смысле) героя, выразительно свидетельствует сюжет «Добрыня и Маринка». Добрыня гуляет по Киеву и забредает на улицу, где живет некая Маринка Игнатьевна, известная колдунья. У нее в это время в гостях Змей Горынище. Добрыня поражает его стрелой (по другим вариантам, так пугает, что Змей бежит без оглядки). Чтобы наказать богатыря, Маринка привораживает его: вырезает следы его ног и произносит над ними заговор:

Как я режу эти следики Добрынюшкины,
Так. бы резало Добрыни ретиво сердие 
По мне ли, по Маринке по Игнатьевной.

От этого заговора Добрыня становится совершенно беспомощным, он идет к Маринке свататься, а та оборачивает его гнедым туром. 

Поди-ка ты, Добрынюшка,
ко морю ко Турецкому, 
Где ходят там, гуляют девять туров, 
— Подика ты. Добрынюшка,
десятым туром.

Все он» — ее «женихи». На этот раз, однако, Маринке не повезло. Мать Добрыни (или по вариантам — его сестра) оказалась колдуньей посильнее ее. Явившись к Маринке, она пригрозила обернуть ее собакой, или сорокой, или свиньей. Напуганная Маринка летит к Добрыне и возвращает ему человеческий облик. Перед этим она заручается обещанием Добрыни взять ее замуж. Богатырь, однако, не исполняет данного слова и жестоко расправляется с колдуньей.
Сюжет о волшебнице, которая, прикинувшись невестой, обращает героя в животное, известен мировой мифологии. В древнегреческой поэме «Одиссея» он составляет содержание Х песни. В поэме он включен в историю о судьбе героев Троянской войны и волшебнице Цирцее. В нашей былине он привязан к эпосу о киевских богатырях. Добрыня — это русский Одиссей. Сходство судеб двух героев особенно наглядно проявляется при сравнении «Одиссеи» с былиной «Добрыня в отъезде». Подобно Одиссею, Добрыня, отправляясь надолго в дальнюю землю, уславливается с женой, что она будет ждать его двенадцать лет, а по прошествии срока может выходить замуж. При этом он предупреждает, чтобы она не выходила за Алешу Поповича. Добрыня уезжает, и долгие годы о нем ничего не слышно. Алеша сватается к Настасье, но она выдерживает срок. Алеша прибегает к хитрости — сообщает ей о гибели мужа. В роли свата выступает сам князь, и, когда проходит двенадцать лет,
Настасья вынуждена согласиться на брак. Добрыня узнает о свадьбе от коня и с не-обыкновенной быстротой возвращается в Киев. Подобно Одиссею, он попадает на свадьбу своей жены и вынужден вести борьбу за восстановление своих прав супруга. Как и Одиссей, он является неузнанным на свадебный пир. Он принимает облик скомороха, и его отправляют на печку. Затем он спускается к свадебному столу, поет и играет, и Настасья начинает догадываться, кто же на самом деле этот скоморох.
А узнавание происходит, когда пришелец предлагает ей выпить чашу вина, со словами:

А если пьешь до дна —
узнаешь добра, А не пьешь до дна —
не видать добра.

Настасья выпивает и на дне чаши видит перстень, которым они обручались. 

Говорила она тут да таковы слова:
— Целый век я не надеялась, 
Что ведь мой-то муж 
на сем свете явится, 
Да на мою теперь
на свадебку объявится, 
Да распекло теперь
праведное солнышко
На мою на победную* головушку.
Да не тот мой муж,
что со мной сидит, 
А тот мой муж,
что супротив стоит, 
Супротив стоит
да на меня глядит.

В этой былине есть только одно чудо: невероятно быстрое возвращение домой. А в остальном — это семейная история, и Добрыня предстает здесь как заботливый муж, добрый сын. Он глубоко переживает семейную драму, прощает жене ее ошибку и строго наказывает Алешу, причем не за то, что посватался к его жене, а за то, что обманным известием о смерти Добрыни причинил боль матери. 

А жалешенько она да по мне плакала,
Слезила-то она свои да очи ясные, 
А скорбила-то свое да лиио белое. 
Как во этой вины, братеи,
тебя не прощу.

В богатырской дружине Добрыня следует сразу за Ильёй Муромцем, он — его правая рука. Он незаменим там, где нужно проявить не только силу, но и обходительность, такт: Добрыню посылают, когда требуется уладить какое-нибудь деликатное дело, примирить ссорящихся, передать важное послание. «На речах разумный», «с гостями почестивый», грамотный, в то же время храбрый и мужественный воин, искусный стрелок, Добрыня воплотил те черты культуры, которые были новыми для Древней Руси. Но и связи его с культурой языческой еще достаточно ощутимы.

Волкодлак

воины-оборотни из свиты  Ярилы и Велеса., полулюди - полуволки по верованиям древних славян. 
   Внешним признаком волкодлака является растущая на голове волчья шерсть (длака), заметная уже при рождении. От нее и происходит данное славянское наименование. 
   Мотив превращения человека в волка распространен в фольклоре всех европейских стран, а так же Кавказа, что свидетельствует о глубокой древности его происхождения. 
   Известен мотив превращения в волка при надевании волчьей шкуры. Предполагалось, что при ее снятии происходило обратное превращение. Человек мог стать волкодлаком и благодаря колдовству. В литовском фольклоре подобных персонажей называли вилктаками. При этом считалось, что превращение осуществляется при надевании заколдованного пояса (приевита) или перешагивания (перекувыркивания) через пень в который был воткнут нож. Необходимо было произнести соответствующий заговор: "Именем дьявола, да стану я волком, серым, быстрым, как огонь". 
   По поверьям, волкодлак, как и настоящий волк, нападал на людей и животных. В то же время известны рассказы о том, как заколдованный человек стремится преодолеть силу колдовства, не причинять вред никому. В этом случае он также отказывается есть сырое мясо. 
     Считалось, что после смерти волкодлак может стать упырем, поэтому перед погребением ему следовало завязать рот или вложить в него монету.

Илья Муромец

популярный герой-богатырь славянских быличек. 
В судьбе героев мирового эпоса немалую роль играет чудо — причем в самые важные моменты их жизни: это чудесное рождение (женщина съедает плод, кусочек рыбы, выпивает некую воду и т. д.), невиданно быстрый рост, приобретение силы, неуязвимости, бессмертия, предуказанная смерть... Великие эпические герои отмечены знаком чуда. Трижды отмечен им и Илья Муромец. Он сын простых родителей (согласно поздней традиции — крестьянский сын) и с детства обречен: 
 
А не имел Илья во ногах хожденьица,   
А во руках не имел Илья владенъица,   
Тридцать лет его было веку долгого. 
Происходит первое чудо: в доме появляются три старца — это так называемые «калики перехожие», странники; они просят милостыню или попить, но Илья объясняет им, что он не может встать («Не имею ни рук, ни ног»). И тогда старцы велят ему встать и принести воды — что он и исполняет. По их же приказу он пьет и сразу же не просто выздоравливает, а и ощущает в себе прилив такой необыкновенной силы, что, если бы   

От земли столб был да до небушки, 
Ко столбу было золото кольио,   
За кольио бы взял, святорусску поворотил.

Это значит, что Илья получил силу, какой не было даже у Святогора, не сумевшего поднять «тягу земную». Однако Илье такая сила не требуется, странники это понимают и дают ему выпить еще раз, чтобы уменьшить силу наполовину. Вслед за этим совершается второе чудо: странники предсказывают, что Илье не угрожает смерть в бою, от оружия.   

Во чистом-то поле тебе да смерть не писана, 
Ты не бойся, езди по чисту полю. 

Впрочем, заметим, что об этом пророчестве былины потом не вспоминают, и не раз Илья оказывается перед лицом смерти, от которой его спасает не чудесное предсказание, а искусство воина и богатырская мудрость. И третье чудо: по совету странников он находит себе под стать боевого коня, оружие и снаряжение. 

Пришел к тому камени неподвижному, 
На камени была подпись да подписана: 
«Илей, Илей, камень сопри с места неподвижного,   
— Там есть конь богатырский тебе,   
Со всеми-то доспехами да богатырскими.   
Там есть-то шуба соболиная,   
Там есть-то плеточка шелковая,   
Там есть-то палица булатная». 

Все находит Илья. Происходит диалог богатыря с конем, который навсегда определяет их отношения: Илья просит его служить ему «верой-правдою»; конь предлагает ему испытание — готов ли богатырь владеть таким конем. Илья садится на коня, и тот сразу же признает в нем своего хозяина. Есть и другая, не менее замечательная версия, согласно которой Илье советуют вырастить себе боевого коня из жеребенка: 

А да корми его пшеницей да белояровой,   
А еще пой его ведь нонь да ключевой водой,   
А водитко ты на росы холодные,   
А давай-ка по росам ему кататися,   
А через тын железный да перехаживай,   
А жеребчик будет у тя да перескакивать,   
Еще будет тебе конь да лошадь добрая, 
Еще добра-де лошадь да богатырская,

С этого момента начинается богатырская жизнь Ильи. Его подвиги описаны в разных былинах. Особенность этих описаний в том, что их невозможно выстроить в последовательный ряд, то есть нельзя сказать, что происходило раньше, а что позже, как долго продолжались его деяния, в какой момент своей жизни он совершил тот или другой свой подвиг. Лишь об одном подвиге мы знаем, что он был первым, — потому что совершился сразу после чудесного исцеления: это уничтожение - Соловья-разбойника. Былиной об этом подвиге открывается героическая биография богатыря. Поэтому она особенно важна. Обретя силу и коня, Илья незамедлительно решает отправиться в Киев. Намерение его ясно: он хочет «киевскому князю поклонитися», «постоять за Киев». Родители благословляют его на поездку, но предупреждают, что благословение ему дают «на добрые дела», «а на худые дела благословенья нет». Смысл их предупреждения в том, что Илья не должен вступать в «драку-кровопролитие» без необ-ходимости. 
Тем не менее богатырь очень скоро вынужден вступить в «драку»: по пути он освобождает город Чернигов от вражеской осады. «Черниговские мужики» готовы сделать его своим воеводой, но Илье этого не нужно. Он узнает, что путь от Чернигова к Киеву прегражден: 

Прямоезжая дорога заколбдела,   
Заколодела дорожка, замуравела*,   
Замуравела дорожка ровно тридцать лет.   
Как у той ли реченьки Смородинки,   
Как у той ли грязи, грязи черные,   
Как у той ли березыньки покляпоей,   
У того креста Леонидова   
Сидит Сбловей –разбойник Дихмантьев сын   
На семи дубах в девяти суках.   
Как засвищет Соловей по-соловьиному,   
Закричит, собака, по-звериному,   
Зашипит, проклятый, по-змеиному,   
Так все травушки-муравы уплетаются,   
Все лазоревы цветочки отсыпаются,   
А что есть людей вблизи — все мертвы лежат.

Илья Муромец едет по этой дороге, и все происходит так, как его предупреждали, и даже конь его от свиста соловьиного спотыкается. Сам же богатырь   

Натянул тетивочку шелковую,   
Наложил стрелочку каленую.   
А он сам стрелке приговаривал: 
«Ты просвистни, моя стрелочка каленая,   
Попади ты в Соловья'разбойникам.

Былины никогда не рисуют внешнего облика Соловья. Судя по тому, что у него есть дочери и зятья, что живет он в доме, и по другим деталям» можно заключить о его человеческой природе. В то же время это чудовище: сидит на семи дубах и свистом своим страх наводит. Фантастическое сочетание человека и птицы подсказывает нам, что Соловей-разбойник — персонаж древней славянской мифологии, представитель враждебного людям мира. Возможно, что он был стражем у входа в «чужой» мир, В древних мифах герой побеждал стража и тем самым снимал преграды, мешавшие его племени. В новых исторических условиях, когда складывалось русское государство, между отдельными областями устанавливались постоянные связи и далекие окраины тянулись к Киеву, старый миф получил новое содержание: фантастический персонаж превратился во врага Киева, а богатырь Илья из Муромской земли совершил подвиг, очистив дорогу к стольному городу. Былина завершается триумфом Ильи: он привозит Соловья на Киевский княжеский двор. Никто не верит, что он проехал прямым путем, князь и его свита выходят из дворца, чтобы посмотреть поверженного разбойника. Тот свистит — да так, что 

А из тех ли теремов высоких   
Все хрустальные стеколышки посыпались. 
А Владимир-князь да стольно-киевский,   
А он по двору да в кружки бегает,   
Куньей шубкой да укрывается...

С этого времени начинается служба Ильи в Киеве. Слово «служба», конечно, нельзя при-нимать буквально. Илья не занимает при дво-ре князя никакой должности. Он как бы сам по себе. Он независим, редко живет в Киеве, но всякий раз оказывается на месте, когда Киеву грозит опасность. Складывается устойчивый образ первого (по значению) русского богатыря, атамана богатырской дружины, величественного старца.   

Ехал стар по чисту полю,   
По тому раздолью широкому.   
Голова бела, борода седа, 
По белым грудям расстилается,   
Как скатён жемчуг рассыпается.   
Да под старым конь наюбел белой,   
Да ведь хвост и грива научёр черна. 

Самый главный подвиг Ильи -- это разгром татарского нашествия. Само нашествие описывается как грандиозное и ужасное. 

Да из Орды, Золотой земли...   
Когда подымался злой Калин-иарь   
Ко стольному городу ко Киеву   
Со своею силою с поганою.   
Не дошед он до Киева за семь верст,   
Становился Калин у быстра   
Непра. Сбиралося с ним силы на сто верст   
Во все те четыре стороны.   
Зачем мать сыра земля не погнется,   
Зачем не расступится? 
А от пару было от конинова 
А и месяц,, солнце померкнуло, 
Не видеть луча света белого: 
А от духу татарского 
Не можно крещеным нам живым быть. 

Калин-царь посылает в Киев своего посла с ультиматумом: сдать город, очистить улицы, поставить бочки с напитками, иначе он разорит Киев, сожжет церкви, уничтожит население, а оставшихся угонит в полон. Князь Владимир в отчаянии — город защищать некому: богатыри в разъезде, а главный богатырь, Илья Муромец, сидит «за решетками железными»; сам князь заточил его на три года за то, что тот осмелился высказать свое мнение — вразрез с княжеским. И вот князь Владимир отправляется в «погреба глубокие», отмыкает их, берет богатыря «за ручушки за белые» , «целует в уста сахарные», приводит в свои палаты, угощает и, главное, просит простить его. 

А постой-ка ты за веру и за отечество, 
Да и за тот за славный стольный Киев-град, 
Да и за тыя ль за иерквы да и за Божие,   
За меня, за князя за Владимира.

Илья Муромец не помнит зла. Вот как описывает былина его сборы в поле: 

А поутрушку вставал ранёшенько,   
Умывался он да добелёшенька.   
Одевался он да и хорошохонько,   
Он одел одёжу драгоценную...   
Да и берет свой тугой лук разрывчатой,   
А набрал он много стрелочек каленыих,   
А берет свою он саблю вострую,   
Свое вострое копье да и муржамеикое... 

Въехав на высокую гору, он обозревает татарские силы -— им «конца и краю нет». Лишь в одной стороне он видит русские шатры — это отдыхает богатырская дружина. Но напрасно Илья уговаривает богатырей отправиться с ним против татар — они не хотят биться за князя. И тогда Илья решает выступить сам.   

Он просил себе тут Бога на помочь,   
Да и Пречистую Пресвятую Богородицу,   
Припускал коня он богатырского   
На этую на рать-силу великую. 
А он стал как силы с крайчика потаптывать, 
Как куда проедет — падет улиимы,   
Перевернется — дак переулками. 

Кажется, победа близка — но богатыря подводит излишняя самонадеянность. Конь предупреждает его, что впереди — три глубоких подкопа и что он сможет перескочить только два, а третий слишком глубок. Но Илья в ответ бьет его плеткой и гонит вперед. Предупреждение коня исполняется — богатырь попадает в яму, а сам конь убегает. Татары ведут Илью к Калину-царю, и тот предлагает ему перейти на его сторону.   

Не могу я служить тебе, собаке царю Калину, 
У меня сделаны заповеди великие,..   
Сохранять мне надо стольний Киев-град,   
Сохранять буду веру православную,   
оберегать буду князя Владимира. 

Илье возвращаются богатырские силы, он хватает татарина за ноги и бьет им других татар, а тут возвращается его конь. Теперь уже богатырская дружина готова идти с ним: 

Они вытоптали силушку, повыкололи,   
А того ль собаку царя Калина   
А они его да ведь в плен брали. 

Крестьянские сказители, сохранившие в памяти эту и сходные с нею былины, еще в XIX—XX веках были убеждены в достоверности их содержания. Они верили, что в незапамятные времена жили на Руси богатыри, которые в одиночку могли побеждать полчища врагов. Но в это же верили и люди Древней Руси. Конечно же, былинные события они не соотносили с реальными историческими нашествиями, с битвами, поражениями и победами, участниками которых были войска, дружины, ополчения. Древняя Русь помнила нашествие орд Батыя, опустошивших Русь, и долгое татарское иго. Она помнила и про-славляла Куликовскую битву, положившую начало освобождению от ига. В былинах поэтически правдиво описан приход татар, ультиматумы, несметные вражеские силы. Но все, что связано с богатырями, не подтверждается и не может быть подтверждено историей — это уже из области мифа. И стольный Киев-град, и князь Владимир, и Илья Муромец принадлежат мифологической истории: в ее реальность народ верил, ее он противопоставлял трагической действительности. Прочной была вера в то, что некогда в Киеве жили богатыри и они одни были способны оберегать город, князя и народ. Затем они исчезли, и Русь оказалась незащищенной. В былинах было дано объяснение и того, как исчезли богатыри. Якобы после победы богатырей над татарами среди них нашлось несколько хвастунов, возомнивших себя непобедимыми в столкновении с любыми силами. Они готовы были бросить вызов «силе небесной». Один из них заявил, что залезет на небо и там всех посечет. Другой грозил перевернуть «вселенную». Илья Муромец и его ближайшие соратники эту похвальбу осуждают, они видят в ней кощунство, которое может быть наказано... И наказание незамедлительно следует. Утром рано, выйдя из шатра, Илья видит, что побитая ими татарская сила ожила (или, по другим версиям, появляется новая несметная сила). Богатыри вступают с нею в сражение, но, о ужас, из каждого разрубленного врага рождается двое или трое, чем больше рубят богатыри, тем больше становится врагов. Что же происходит с богатырями? 

Устрашилися они да этой силушки,   
А уехали они да на уез от ей.   
А во ту же ведь гору, да во шорлопину,   
А они же ведь тут все закаменели   
Да на тех-де кончиках на добрых же,

По другой версии, богатыри возвращаются в Киев и, чтобы искупить великий грех, расходятся по монастырям. Илья Муромец тоже уходит в монахи и после смерти становится святым: 

И сделались мощи да святые   
Да со стара казака Ильи Муромиа..

Согласно народным преданиям, Илья был погребен в Киево-Печерской лавре. Немецкий путешественник, посетивший Киев в конце XVI века, упоминал о гробнице Ильи Моровлина, «знаменитого героя или богатыря, о котором рассказывают много басен». Так герой мифологической истории стал в памяти народа реальным историческим персонажем. 
Вероятно, на протяжении веков об Илье Муромце складывались былины, посвященные разным его подвигам. Должно быть, в XVII веке, который принято называть «мятежным» из-за многочисленных бунтов, восстаний и народный движений, была сложена былина о бунте Ильи Муромца против Владимира. Разгневанный тем, что князь обошелся с ним недостаточно уважительно и даже унизил его, Илья отправился на киевские улицы, стал :бивать с церквей кресты, «маковки золоченые», а потом созвал «голей кабацких» и предложил им нести золото в кабаки и проливать его. В некоторых вариантах Илья бросает на землю подаренную ему князем дорогую шубу, топчет ее ногами и как бы воображает при этом, что таким же образом он будет расправляться с самим князем. Ссора в конце концов заканчивается миром, но тень конфликта богатыря с князем и с боярами лежит на многих былинах. XVII век отпечатался и в былине «Илья Муромец на Соколе-корабле». Богатырь — хозяин Сокола-корабля, что двенадцать лет плавает по морю Хвалынскому (Каспийскому) не приставая к берегу. На судно пытаются напасть турки, но терпят неудачу: Илья Муромец посылает «заговоренную» стрелу в царя Салтана, и тот зарекается вступать в борьбу с русским богатырем. Есть версии былины, где Илья Муромец выступает в качестве есаула у Стеньки Разина. В образе древнерусского богатыря воплотились народные понятия о высоких нравственных качествах, какими должен был обладать истинный герой. Одно из самых главных качеств Ильи Муромца — это чувство справедливости и сознание своего долга — стоять за правду. Он готов идти на прямое столкновение с князем, с боярами, когда видит, что те поступают не по правде. Он — герой общенародный, общерусский, не связанный какими-то сословными узами. 

Я иду служить за веру христианскую 
И за землю российскую, 
Да и за стольние Киев-град, 
За вдов, за сирот, за бедных людей.

Его сила разумна и целиком направлена на благие дела: он начисто лишен бахвальства, корысти, зависти или каких-либо проявлений эгоизма. Вот богатырь наезжает на камень, от которого лежат три дороги. На камне надпись: 

В первую дороженьку ехати — 
у биту быть, В другую дороженьку ехать — 
женату быть, Третью дороженьку ехать — 
богату быть. 

Илья Муромец рассуждает: 

Начто я поеду в ту дороженьку, да где богату быть?   
Нету у меня да молодой жены,   
И молодой жены, да любимой семьи,   
Некому держать-тбщить* да золотой казны... 
Но начто мне в ту дорожку ехать, где женату быть? 
Ведь прошла моя теперь вся молодость. 
Как молоденъку ведь взять, да то чужа корысть**. 
А как старую-то взять, дак на печи лежать, 
На печи лежать да киселем кормить.   
Разве поеду я ведь, добрый молодец,   
А и во тую дороженьку, 
где у биту быть.

В этих словах — весь Илья Муромец, путь которого — это путь преодоления опасностей, вызова силам зла и борьбы с ними. В древнерусском Илье Муромце поразительно соединились черты мифического героя, реального отважного воина и святого.

Василий Буслаевич

русский, новгородский богатырь, который ведет себя «неправильно», то есть поступает вопреки принятому порядку, нормам, нарушает запреты, не верит в предсказания и — в конце концов — гибнет. Василий Буслаев — единственный в своем роде герой, хотя кое в чем он похож на других богатырей Древней Руси. Он обладает истинно богатырской силой, которая дана ему от рождения, досталась от отца. Но силу эту Василий употребляет по-своему — совсем не так, как Илья Муромец или Вольга. Василий вырастает в Великом Новгороде.
Будет Василий семи годов,
Стал он по городу похаживать,
На княженеу,кий двор он загуливать,
Стал шутить-от, пошучивать,
Шутить-от шуточки недобрые
Со боярскими детьми, со княженецкими:
Которого дернет за руку — рука прочь, 
Которого за ногу — нога прочь, 
Двух-трех вместе столкнет —
без души лежат.

В семилетнем богатыре пробуждается качество, которое потом станет одним из главных, — озорство. А в семнадцать лет он постигает «воинские науки и рыцарские». Ощутив «в себе силушку великую», он изготовляет специальные палицу, копье, лук и саблю. Он устраивает пир и из приглашенных выбирает дружину под стать себе. Каждому желающему попасть к нему он предлагает испытание: поднять одной рукой чару с вином в полтора ведра, а затем выпить «единым вздохом». Прошедших это испытание Василий подвергает еще одному — бьет каждого по голове дубиной — «черняным вязом». Находятся такие, кто выдерживает его удары.

Как ударит Потанюшку черняным вязом, 
Черняным вязом да в буйну голову:
Идет-то Потанюшка — не трёхнется, 
Не трёхнется, да и не ворохнется, 
Со буйной головы колпак не воротится... 
Как ударит в камешек черняным
вязом — Камень тот рассыпался.

Так набирается у Василия Буслаева «тридцать удалых добрых молодцев». И сам Василий, и его дружина описываются с некоторой иронией: вряд ли они способны на подвиги, подобные тем, что совершают киевские богатыри. Зато они азартно дерутся на Волховом мосту с «мужиками новгородскими», бражничают, заводят драки на пирах. Буслаев — новгородский бунтарь, ему не по нраву городские порядки. Явившись на Никольщину-братчину со своей дружиной, он устраивает здесь ссору, она выливается в побоище на улицах. Матери удается ненадолго запереть его в погребе, но он освобождается, хватает валявшуюся ось тележную, спешит к Волхову мосту.

И видит дружину хоробрую попячену, 
Стоит дружина до колен в крови, 
Головки шалыгами прощелканы, 
Платками руки перевязаны 
И ноги кушаками переверчены. 
Говорит Васильюшка Буславьевич:
— Ай моя дружина хоробрая! 
Вы теперь позавтракали, 
Мне-ка дайте пообедати...
И начал мужиков пощелкивать,
Осью железною помахивать:
Махнет Васильюшка — улица, 
Отмахнет назад — промежуточен 
И вперед просунет — переулочек.

Там, где Василий Буслаев, шутка и кровь, потеха и трагедия всегда рядом:

Во той ли во реченьке Волхове 
На иелую на версту на мерную 
Вода с кровью смесилася.

Теперь Василий переносит свои подвиги за пределы Новгорода. Он снаряжает корабль и обращается к матери:

Дай мне благословение великое
— Идти мне, Василью, в Ерусалим-град, 
— Со всею дружиною хороброю, 
— Мне-ка Господу помолитися,
Святой святыне приложитися, 
Во Ердане-реке искупатися.

Мать готова дать ему благословение — но только на добрые дела. 

То коли ты, дитя, на разбой пойдешь, 
А и не носи Василья сырая земля.

Смысл поездки — самый благочестивый. К уже сказанному Василий добавляет:

У меня смолоду было бито-граблено,
Под старость надобно душа спасать.

Итак, Василий с дружиной становятся паломниками к святым местам. Однако поездка их туда и обратно — это цепь различных нарушений, греховных поступков, это вызов таинственным силам.
По дороге в Иерусалим Василий попадает на какую-то гору и видит человеческий череп Он пинает его ногой и вдруг слышит в ответ

— Ты к чему меня,
голову, побрасываешь? 
Я, молодей,, не хуже тебя был,
Умею я, молодец, валятися 
А на той горе Сорочинския. 
Где лежит пуста голова, 
Пуста голова молодецкая, 
И лежать будет голове Васильевой.

Василий, однако, не обращает внимания на грозное предупреждение. У него есть свое твердое понятие: «А не верую я ни в сон, ни в чох, а верую я в свой червленый вяз»; то есть для него собственная сила превыше всяких предсказаний и угроз. Ив Иерусалиме он поступает как озорник:
конечно, служит обедни, панихиду, прикладывается к святыням, но в то же время — нарушая все нормы — купается в Иордани, где крестился Иисус Христос. На обратном пути Василий останавливается на той же горе. 

Здесь лежит «сер горюч камень»,
В ширину-то камень тридцать локот, 
В долину то камень да сорок локот, 
Вышина его, у камешка,
ведь трех локот.

На камне надпись. В разных текстах она разная, но основной смысл заключается в том, что через камень нельзя скакать вдоль — иначе можно сломить голову. Запреты, конечно, не для Василия. Он зовет всю дружину скакать через камень. Сначала они скачут поперек — и ничего не случается. Василий предлагает:

— Не честь-то хвала да молодецкая, 
Не выслуга будет богатырская,
— Мы будем скакать
да вдоль по камешку, 
Мы вперед-то скочим, назад отскочим... 
Разбежался, скочил вдоль по каменю 
— И не доскочил только четверти, 
И тут убился под каменем. 
Где лежит пуста голова, 
Там Василья схоронили.

По-разному можно толковать эту трагическую развязку. Василий гибнет, потому что посмел нарушать запреты? Но киевские богатыри не раз действовали вопреки запретам. Да и многие герои мировой мифологии поступали так же и побеждали. Может быть, Василий — не настоящий герой и не имеет права на такой поступок?
Подумаем-ка еще об одном: что за камень, у которого Василия ждет гибель? Это — могильный камень, под ним погребен богатырь. Прыгать через камень — значит оскорблять память умершего, и этот проступок не должен остаться безнаказанным.
Камень — символ Смерти, знак ее владений. Василий словно бы пытается нарушить границу этого царства и остаться при этом жи-вым. Но Смерть забирает его совсем. Наконец, можно считать и так, что Василий платится за все грехи и нарушения, какие он совершил прежде...
Образ Василия Буслаева исполнен такой глубины содержания и таких противоречий, что людям Древней Руси было о чем подумать, слушая былины о новгородском богатыре.

Алеша Попович

Из славного Ростова, красна города,
Как два ясные сокола вылетывали,
Выезжали два могучие богатыри,
Что по именю
Алешенька Попович млад
А со молодом Екимом Ивановичем. 

Гуляя в чистом поле, богатыри наезжают на камень, указывающий на три дороги: одна в Муром, другая в Чернигов, третья в Киев. Алеша предлагает:   
   
Лучше нам ехать ко городу ко Киеву,
Ко ласкову князю Владимиру.
 
Так еще один богатырь, из дальней Ростовской земли, включается в состав киевского богатырства. Во многих былинах он упоминается вслед за Ильёй Муромцем и Добрыней Никитичем. Главный его подвиг —поединок с Тугарином.   
В некоторых версиях Тугарина зовут Змеевичем, и он изображается как чудовище:   

В вышину ли он, Тугарин, трех сажен,
Промеж плечей косая сажень,
Промежу глаз калена стрела,
Конь под ним — как лютый зверь,
Из хайлища пламень пышет,
Из ушей дым столбом стоит. 
 
    Это явно мифологический персонаж, но, что характерно для былин, он действует в обстановке исторического Киева. Он выступает как чужеземный захватчик. Владимир с княгиней Апраксией, с князьями и боярами встречают его с почетом — они бессильны ему сопротивляться. Его несут двенадцать слуг на раззолоченной доске. Когда принесли лебедь белую, Тутарин проглотил ее целиком. Единственный, кто без всякого уважения и страха наблюдает за Тугарином, — это Алеша. 

Он сидит на печи и надсмехается:   
У нас. у дядюшки, была собака старая,   
Да охоча собака да по пирам ходить,   
Да и костью собака да задавилася,   
Да тебе-то, Тугарин, будет така же смерть.   
 
       Взбешенный этими словами, Тугарин бросает в Алешу булатный нож, но Алеша «ухватчив был» и сумел схватить нож. Вслед за этим между ними происходит поединок — уже в чистом поле. Тугарина окружают змеи огненные. У его коня -- крылья, а в некоторых версиях и сам Тугарин имеет за плечами крылья, правда, почему-то бумажные. Алеша прежде всего молится Богу, чтобы тот принес дождь, который вымочил бы крылья. Так и происходит, и Тугарин не может подняться в небо, а на земле у него сила уже не та. Алеша прибегает к хитрости — он заставляет Тугарина обернуться назад («Что за силу ты с собой ведешь?») и мгновенно наносит удар. Он возвращается в Киев, держа на острие копья голову Тугарина. В былинах, записанных в XVIII—XIX веках, есть подробности, выставляющие в очень не-выгодном свете князя Владимира и особенно княгиню Апраксию. Владимир выглядит со-вершенно беспомощным и трусоватым, Тугарин унижает его, и он молча все терпит. А для княгини Тугарин — «друг милый», и она бранит богатыря за то, что тот разлучил ее с ним. Не решаемся утверждать, что эти же мотивы в текстах былин более раннего вре-ени выражались столь же отчетливо. В характере былинного Алеши Поповича есть и богатырская храбрость, и юношеское безрассудство, и хитрость, резкость поступков и высказываний.   
В Древней Руси верили в то, что жил в действительности богатырь Алеша. Под именем «храбра» Александра Поповича он упоминается в летописях как историческое лицо. Он родом из Ростова, успешно бьется с различными противниками, участвует в княжеских междоусобицах и гибнет вместе с другими «храбрыми» в битве на реке Калке.

Снегурочка

мифологический персонаж русской сказки. 
В образе Снегурочки сохранились древнейшие черты умирающих и воскрешающих богах, мифы о которых распространены по всему миру. Вероятно, с образом Снегурочки соединилась одна из версий такого мифа. До нашего времени сохранилась лишь первая часть сказания, ставшая самостоятельным сюжетом. 
Сюжет о девочке - Снегурочке, слепленной дедом и бабой и ожившей им на радость, встречается в много-численных пересказах, вошел он и в детский фольклор как часть рассказов о приключениях рождественского деда. В образе Снегурочки практически отсутствуют традиционные черты сказочной героини. Она внешне похожа на обычную девочку, которой (это единственное отличие от окружающих) запрещается выходить на солнечный свет. Нарушение запрета приводит к гибели героини. 
Вероятно, реалистичное описание героини и не свойственный русской народной сказке лиризм обусло-вили бытование данного образа сказки только в одном сюжете. 
Этот же сюжет, соединенный с традиционным мифом о противоборстве тепла и холода, жизни и смерти был использован в качестве основы драмы   
А.Островского "Снегурочка", повести В. Каверина "Немухинские музыканты".

Идолище

славянская мифология. В эпических песнях и сказаниях многих народов воспевается борьба героев-богатырей с мифологическими существами, которые представляют враждебный людям мир: это змеи, драконы, чудовища, наделенные одновременно человеческими и звериными свойствами, фантастические птицы и т. д. В былинах на эти существа переносятся черты исторических, этнических врагов Руси, иноземных захватчиков и насильников. У них нет конкретных прототипов, но в их образах и в их действиях отложились народные впечатления от внешних врагов, совершавших нашествия и набеги на Русь. 
В былинах описывается, как Идолище в отсутствие богатырей овладевает Киевом и хозяйничает в нем.   
А приехал поганое Идолище,   
А сидит за столами за дубовыми, 
А за ествами сидит он за сахарными,   
А к царице сидит он личинищем,   
А к царю сидит он хребетинищем...   
А  вот как изображается внешность его.   

А голова-то у Идолища как пивной котел. 
А между глаз идет стрела каленая,   
А в плечах у вора сажень косая та.., 

Илья Муромец узнает о происходящем и спешит в Киев» Здесь надо сказать, что Идолище боится и ненавидит Илью. Он запретил даже упоминать его имя.   

А кто помянет — А да такового у нас 
да нонь судом судить,   
А судом где судить, 
да живому не быть...

Из сравнения вариантов можно заключить, что Идолищу предсказана гибель от рук Ильи Муромца — поэтому он так боится встречи с богатырем. Когда Илья, переодевшись в платье калики перехожего, заходит в княжеские палаты. Идолище тотчас начинает расспрашивать его об Илье: не видел ли он его и как он выглядит. Возникает занятный диалог: 

— А велик ли у вас казак да 
Илья Муромец?.. 
— Не огромный наш казак да 
Илья Муромец — Уж он толь велик, как я же есть... 
— А помногу ли ваш ест да 
Илья Муромец?.. 
— Не помногу ест казак да 
Илья Муромец — По три он калачика крупивчатых... 
— Он помногу же ли да вина-то пьет?.. 
— Он один же пьет да нунь стаканец ли. 

Эти ответы вызывают у Идолища чувство превосходства. 

— Это что же есть да нынче за 
богатырь ли! 
Как нашии татарские богатыри 
По кулю да хлеба к выти* кушают,   
Не раз же по ведру вина да выпьют ли.

Теперь Идолище уверен, что Илья ему не страшен: 

— А был бы то ведь здесь да 
богатырь тот,   
Как я бы тут его на долонь ту клал,   
Другой рукой опять бы сверху прижал,   
А тут бы еще да ведь блин-то стал,   
Дунул бы его во чисто поле!

И тут смиренно слушавший его калика вдруг говорит в ответ: 

— У нас как у попа было ростовского, 
Как была что корова обжориста,   
А много она ела, пила, тут и треснула,   
Тебе-то бы, поганому, да так же быть. 

Происходит молниеносный поединок: Идолище бросает в Илью «кинжалище», но богатырь увертывается и сам наносит удар «клюкой сорочинскою», то есть странническим посохом, отчего голова Идолища отлетает. Таким образом, предсказание сбывается. В былинах не раз возникает сходная ситуация: 
определенному богатырю суждено уничто-жить определенного противника (Добрыне — Змея, Илье — Соловья-разбойника).

Мальчик-с-пальчик

в русском фольклоре чудесный мальчик-карлик.  Он появляется на свет из случайно отрубленного пальца матери.. В сказках мальчик-с-пальчик настолько мал, что может укрыться в конской гриве или хвосте, ноздре лошади и под копытом. Крышей от дождя ему служит шляпка гриба, а мышиная нора и раковина улитки – для него дом.

Боян

Об этом легендарном древнерусском певце и слагателе песен поведал нам автор «Слова о полку Игореве». Изображая людей или описывая события, автор «Слова» часто прибегал к иносказаниям, пользовался символами и метафорическим языком, так что его описания для нас полны различных загадок. Немало загадочного и в личности Бояна. Эпитет «вещий» относит нас к тем временам, когда певца-поэта считали наделенным особой мудростью, тайными знаниями и способностью предсказывать, предугадывать, а то и вызывать своими песнями события. С другой стороны, Боян — «соловей старого времени». Это подчеркивает красоту его песен, может быть, даже изысканность и безупречность поэтической манеры. Вероятно, Бояну были свойственны широта замыслов, свободный полет воображения» игра фантазии: «если кому хотел песнь воспеть, то растекался мыслию по древу, серым волком по земле, сизым орлом под облаками». Мы узнаём, что Боян не только складывал и исполнял свои песни, но и сам играл на гуслях, и эта игра была такой же необыкновенной. Автор сравнивает ее с соколиной охотой:   
«Тогда напускал десять соколов на стадо лебедей: который догонял какую, та первой и пела песнь... Боян же, братья, не десять соколов на стадо лебедей пускал, но свои вещие перста на живые струны воскладал; они же сами князьям славу рокотали». Гусли будто сами волшебно играли под перстами поэта! Автор «Слова» как бы примеривает к Бояну события своей поэмы и придумывает за него две запевки, которыми бы тот начал песнь об Игоревом походе: «Не буря соколов занесла через поля широкие — стаи галок бегут к Дону великому»; «Кони ржут за Сулой — звенит слава в Киеве; Трубы трубят в Новгороде — стоят стяги в Путивле». Когда жил Боян? Об этом можно догады-ваться по именам князей, которых, как свидетельствует автор «Слова», воспел певец. Это «старый Ярослав», то есть Ярослав Мудрый (умер в 1054 году); «храбрый Мстислав, что зарезал Редедю перед полками касожскими». Эти слова нуждаются в комментарии. Мстислав Владимирович, князь Черниговский и Тмутараканский (умер в 1036 году), брат Ярослава Мудрого, прославился богатырским подвигом, о котором рассказала летопись под 1022 годом: князь пошел на касогов (черкесов), и, когда полки сошлись, касожский князь Редедя предложил решить дело единоборством; Редедя был «велик и силен», и Мстислав стал изнемогать, тогда он обратился за помощью к Богородице и тут же обрел силу, «ударил Редедю о землю и, выхватив нож, зарезал Редедю, и пошел в землю его, взял все его имущество и жену его и детей его, и дань возложил на касогов». Вот этому-то князю и воспел славу Боян. А третьим героем упоминается «Красный Роман Святославич», князь Тмутараканский, внук Ярослава Мудрого, убитый в 1079 году. Если к этому добавить, что, согласно «Слову о полку Игореве», Боян «вспоминал первых времен усобицы», то есть начало княжеских раздоров, то скорее всего он жил в середине или во второй половине XI века (во всяком случае, на это время падает его поэтическое творчество).   
     О Бояне позднее вспоминали и в других произведениях Древней Руси, и в XIX веке, но источник у всех был один — «Слово о полку Игореве». Был ли в действительности такой певец-поэт или автор «Слова» его «выдумал», создав поэтический образ, в котором воплотил реальные черты придворных певцов Киевской Руси, — останется навсегда загадкой. Однако же благодаря «Слову» Боян вошел в сознание людей Древней Руси как великий слагатель и исполнитель устных песен во славу князей.

Георгий Победоносец

в рус. фольклоре Егорий Храбрый, мусульм. Джирджис), в христианских и мусульманских преданиях воин-мученик, с именем которого фольклорная традиция связала реликтовую языческую обрядность весенних скотоводческих и отчасти земледельческих культов и богатую мифологическую топику, в частности мотив драконоборчества. Ортодоксальная христианская житийная литература говорит о Георгии как о современнике римского императора Диоклетиана (284-305), уроженце восточной Малой Азии (Каппадокии) или сопредельных ливанско-палестинских земель, принадлежавшем к местной знати и дослужившемся до высокого военного чина; во время гонения на христиан его пытались принудить истязаниями к отречению от веры и в конце концов отрубили ему голову. Это ставит Георгия в один ряд с другими христ. мучениками из военного сословия (Дмитрий Солунский, Фёдор Стратилат, Фёдор Тирон, Маврикий и др.), которые после превращения христианства в государственную религию стали рассматриваться как небесные покровители «христолюбивого воинства» и восприниматься как идеальные воины (хотя их подвиг связан с мужеством не на поле брани, а перед лицом палача). Черты блестящего аристократа («комита») сделали Георгия образцом сословной чести: в Византии - для военной знати, в славянских землях - для князей, в Зап. Европе - для рыцарей. Иные мотивы акцентируются народным почитанием Георгия, вышедшим за пределы христианского круга (визант. легенда повествует о грозном чуде, научившем арабских завоевателей с почтением относиться к Георгию). Георгий выступает как олицетворение животворящей весны («Зелени Юрай» хорватской обрядности), в связи с чем мусульманские легенды особо подчёркивают его троекратное умирание и оживание во время пыток. Мотив жизни в смерти, символизирующий христианскую мистику мученичества, но апеллирующий и к мифологической образности крестьянских поверий, не чужд и византийской иконографии, изображавшей Георгия стоящим на молитве с собственной отрубленной головой в руках (как на иконе, хранящейся в Историческом музее в Москве); этот же мотив стал причиной смешения в мусульм. странах Георгия (Джирджиса) с Хадиром (значение этого имени - «зелёный» - сопоставимо с фольклорным эпитетом Георгий) и Илйасом. Весенний праздник Георгия - 23 апреля отмечался в восточноевропейском и ближневосточном ареалах как сезонный рубеж скотоводческого календаря: в этот день впервые выгоняли скот на пастбища, закалывали первого весеннего ягнёнка, пели особые песни (ср. костромскую песню: «Мы вокруг поля ходили, Егорья окликали... Егорий ты наш храбрый..., ты спаси нашу скотину в поле и за полем, в лесу и за лесом, под светлым месяцем, под красным солнышком, от волка хищного, от медведя лютого, от зверя лукавого»); ритуальный выгон коней султана на пастбище назначался на этот день дворцовым укладом османской Турции. По-видимому, славянские народы перенесли на Георгия некоторые черты весенних божеств плодородия вроде Ярилы и Яровита, с чем, возможно, связаны народные варианты его имени типа Юрий, Юры, Юр (укр.), Еры (белорус.). Русский крестьянин называл Георгия «загонщиком скота» и даже «скотным богом»; впрочем как покровитель скотовода Георгий выступает уже в визант. легенде о чудесном умножении скота Феописта. Эта линия почитания Георгия перекрещивалась с воинской, княжески-рыцарской линией на мотиве особой связи Георгия с конями (в подвиге драконоборчества он обычно изображается как всадник). Охраняя скотину и людей от волков, Георгий оказывается в славянских поверьях повелителем волков, которые иногда именуются его «псами». Он отвращает от человека и домашних животных также змей, что связано с его ролью змееборца (драконоборца): легенда приписала ему умерщвление хтонического чудовища, этот популярнейший подвиг богов-демиургов (напр., Мардука, Ра, Аполлона, Индры, отчасти Яхве) и героев (напр., Гильгамеша, Беллерофонта, Персея, Ясона, Сигурда и др.). Повествуется, что возле некоего языческого города (локализуемого иногда в Ливане, иногда в Ливии или в др. местах) было болото, в котором поселился змей-людоед; как всегда в таких случаях, ему выдавали на съедение юношей и девиц, пока черёд или жребий не дошёл до дочери правителя города (мотив Андромеды). Когда она в слезах ожидает гибели, Георгий, проезжающий мимо и направляющийся к воде, чтобы напоить коня, узнаёт, что происходит, и ждёт змея. Самый поединок переосмыслен: по молитве Георгия обессилевший и укрощённый змей (дракон) сам падает к ногам святого, и девица ведёт его в город на поводке, «как послушнейшего пса» (выражение из «Золотой легенды» итал. агиографа Иакова Ворагинского, 13 в.). Увидев это зрелище, все горожане во главе с правителем готовы выслушать проповедь Георгия и принять крещение; Георгий сражает змея мечом и возвращает дочь отцу. Этот рассказ, в котором Георгий выступает одновременно как богатырь, как проповедник истинной веры и как рыцарственный заступник обречённой невинности, известен уже в низовой, полуофициальной византийской агиографии. Особой популярностью эпизод драконоборчества пользовался со времён крестовых походов в Зап. Европе, где он воспринимался как сакральное увенчание и оправдание всего комплекса куртуазной культуры. Крестоносцы, побывавшие в местах легендарной родины Георгия, разносили его славу на Западе, рассказывая о том, что во время штурма Иерусалима в 1099 он участвовал в сражении, явившись как рыцарь с красным крестом на белом плаще (т. н. крест св. Георгия, в Англии с 14 в.; Георгий считается св. патроном Англии). «Приключение» битвы со змеем, бесстрашно принятое на себя ради защиты дамы, вносило в религиозно-назидательную литературу и живопись дух рыцарского романа; эта специфическая окраска легенды о Георгие приобрела особое значение на исходе западного средневековья, когда приходящий в упадок институт рыцарства делается предметом нарочитого культивирования (созданный именно с этой целью ок. 1348 англ. Орден Подвязки был поставлен под особое покровительство Георгия). Тема драконоборчества вытесняет все другие мотивы иконографии Георгия, ложится в основу многочисленных произведений искусства. Интересное исключение представляют русские духовные стихи о «Егории Храбром», игнорирующие эту тему. В них Георгий оказывается сыном царицы Софии Премудрой, царствующей «во граде Иерусалиме», «на Святой Руси», его облик наделён сказочными чертами («Голова у Егория вся жемчужная, по всем Егорие часты звезды»); от «царища Демьянища», т. е. Диоклетиана, он терпит за веру заточение в подземной темнице в продолжение 30 лет (как это заточение «во глубок погреб», так и 30-летнее сидение богатыря - постоянные мотивы былин), затем чудесно выходит на свет и идёт по русской земле для утверждения на ней христианства. Трёх своих сестёр, коснеющих в язычестве, он видит заросшими коростой и волосами дикими пастушками волчьей стаи; от воды крещения короста с них спадает, а волки, как и змеи, отходят под упорядочивающую власть Георгия. Всё кончается богатырским поединком Георгия с «царищем Демьянищем» и искоренением на Руси (выступающей как эквивалент эйкумены) «басурманства». С 14 в. изображение всадника на коне становится эмблемой Москвы (затем входит в герб г. Москвы, а позже - в состав государственного герба Российской империи). В 1769 в России был учреждён военный орден св. великомученика и победоносца Георгия, в 1913 военный Георгиевский крест. 
Среди литературных разработок легенды о Георгии отметим три произведения рус. литературы 20 в. За поэмой («кантатой») М. Кузмина «Св. Георгий» стоит религиеведение конца 19 - нач. 20 вв., искавшее в христ. апокрифах топику языческих мифов (царевна сама отождествляет или сравнивает себя с Корой-Персефоной, Пасифаей, Андромедой и Семелой, у Георгия оказываются «Персеев конь» и «Гермесов петаз»), а также психоанализ, постулирующий для мотива драконоборчества эротический смысл; фоном служит крайняя перенасыщенность каждой строки культурно-историческими ассоциациями. Напротив, стихотворение Б. Пастернака «Сказка» освобождает мотив змееборчества от всего груза археологической и мифологической учёности, от всех случайных подробностей (вплоть до имени самого героя), сводя его к наиболее простым и «вечным» компонентам (жалость к женщине, полнота жизни и надежды перед лицом смертельной опасности). Наконец прозаическая «Повесть о Светомире царевиче» Вяч. Иванова (неоконч.) использует не общеизвестную тему битвы со змеем, но мотивы русских духовных стихов (дикие сестры Георгия, его таинственная власть над волками и т. п.), стремясь извлечь из них архетипы славянской традиции, с оглядкой на византийское влияние.

Иван - царевич

Иван - царевич - герой русский волшебных сказок. Главное действующее лицо во множестве сказочных сюжетов (например, "Царевна - лягушка", "Иван - царевич и Серый волк", "Молодильные яблоки", "Финист .- ясный сокол", "Мертвая царевна", "Одноглазка, Дву глазка и Трехглазка"). 
Композиция сказок с участием Ивана - царевича традиционна - события развиваются от рождения до свадьбы героя. Иван - царевич является младшим из трех братьев. Как ив варианте с Иваном - дураком, соотношение этих персонажей можно представить формулой: 2/1 (то есть, двое - "умные", "правильные" и, часто,   безнравственные;   третий   -   "глупый", "неправильный", но честный и добрый; он то и выходит победителем из всех испытаний). 
Один из самых распространенных сюжетов об Иване - царевиче - "Иван - царевич и Серый волк". Завязка сюжета связана с тем, что в царский сад повадился загадочный вор. Им оказывается Жар - птица. Иван -царевич пытается поймать ее, но упускает и добывает лишь золотое перо. 
По приказу царя братья - царевичи отправляются на поиски волшебной птицы. По дороге они расстаются и продолжают свой путь поодиночке. 
Иван - царевич встречает волшебного помощника - серого волка, тот помогает герою достать не только Жар - птицу, но и волшебного коня, и красавицу невесту. На обратном пути Иван - царевич встречает братьев, котрые убивают его и забирают все, что он добыл. 
Серый волк спасает Ивана - царевича, он возвра-щается домой и разоблачает обманщиков. Сказка заканчивается свадебным пиром. 
Многие исследователи считают Ивана - царевича идеальным сказочным героем. Действительно, в сказке Иван - царевич всегда изображается как молодой, красивый, деятельный и отважный герой. 
Н. В. Новиков считает, что образ Ивана - царевича сложился под влиянием героического эпоса. Следы подобного влияния проявляются в таких мотивах как приобретение богатырской силы, поединки с чудовищами, возвращение к жизни умершего героя. 
В. Я. Пропп соотносил образ Ивана - царевича с древнейшими мифологическими персонажами, которые ежегодно умирают и воскресают, начиная новую жизнь (Ярилой).

Микула Селянинович

в славянской мифологии герой-богатырь. Хотя он не упоминается среди киевских богатырей, не встретим мы его на княжеских пирах, и не участвует он в сражениях. Микула Селянинович — богатырь-пахарь, мужик. Рядом с богатырем в былине оказывается князь Вольга, и поначалу именно через него узнается Микула. Вольга с дружиной едет в пожалованные ему великим князем города за данью Здесь по пути и происходит встреча князя с пахарем. Сначала Вольга только слышит его.   
 
Как орет. в поле оратай*, посвистывает.   
Сошка у оратая поскрипывает,   
Омешики** по камешкам почирикивают.
И только на третий день, приблизившись наконец к пахарю, князь видит, как идет работа.   

Как орет в поле оратай, посвистывает.   
А бороздочки да он пометывает,   
А пенье, коренья вывертывает,   
А большие-то камни в борозду валит.

В этой картине есть детали, характерные для земледельческого труда северного русского крестьянина: это ему приходилось превращать в пахотные земли участки, заваленные валунами, и корчевать лес. Но одновременно рисуется «раздольицо чисто поле», которого на севере быть не могло. Как обычно в былинах, здесь сливается воедино то, что в действительности никогда вместе не существует. В результате такого слияния создается идеальная картина. 
Непривычно дороги и красивы орудия пахоты: 

У оратая кобыла соловая, 
Гужики у нее шелковые, 
Сошка у оратая кленовая,   
Омешики на сошке булатные, 
Присошечек у сошки серебряный,   
А рогачик-то у сошки красна золота.

И наконец Вольга видит самого пахаря за работой: 

А у оратая кудри качаются, 
Что не скачен ли жемчуг рассыпаются. 
У оратая глаза да ясна сокола, 
А брови у него да черна соболя, 
У оратая сапожки зелен сафьян, — 
Вот шилом пяты, носы востры, 
Вот под пяту, пяту воробей пролетит, 
Около носа хоть яйио прокати. 
У оратая шляпа пуховая, 
А кафтанчик у него черна бархата.

Не правда ли, Микула мало похож на человека, занятого тяжелой пахотой. Своим обликом он скорее напоминает богатыря-щеголя Чурилу Пленковича, готовящегося к «состязанию» с Дюком. Кудри, брови соболиные — это детали из свадебных песен, изображаю-щих красавца жениха. Былина не считается с требованиями правдоподобия, когда нужно создать идеальный портрет героя. Вольга предлагает Микуле ехать с ним — оказывается, пахарь не в ладах с горожанами и готов помочь князю. Микула согласен — но нужно убрать соху, чтобы те же мужики не позарились на нее. Вольга посылает дружинников выдернуть соху из земли, вытряхнуть земельку и забросить «сошку за ракитов куст». Но они не в силах это сделать. 

Тут оратай-оратаюшко 
На своей ли кобыле соловенькой 
Приехал ко сошке кленовенъкой, 
Он брал-то ведь сошку одной рукой, 
Сошку из земли оц повыдернул, 
Из омешиков земельку повытряхнул, 
Бросил сошку за ракитов куст.

И еще одна подробность: крестьянская кобыла неожиданно обнаруживает превосходство над боевым Вольгиным конем.   

Как хвост-то у ней расстилается,   
А грива-то у ней завивается,   
У оратая кобыла ступью пошла.   
А Вольгин конь да ведь наскакивает, 
У оратая кобыла грудью пошла,   
А Вольгин конь да оставается.

Престижу князя-воина нанесен сильнейший удар: кобыла, приученная к тому лишь только, чтобы тащить соху, обгоняет запросто его боевого коня да и выглядит эффектнее. Князь вынужден проявить к неизвестному пахарю почтение. 

— Ай же ты оратай-оратаюшко!   
Как-то тебя да именем зовут, 
Нарекают тебя да по отечеству? 

С таким вопросом в Древней Руси к простому крестьянину не обращались. Об имени-отчестве спрашивали людей значительных, с родословной, например, приезжих богатырей. Ответ оратая утверждает иные ценности. 

— Ай же ты Вольга Святославович!   
Я как ржи-то сложу 
да домой выволочу,   
Домой выволочу да дома вымолочу,   
А я пива наварю да мужичков напою,   
— А тут станут мужички меня похваливати: 
Молодой Никуда Селянович!

Так в былине прославляется богатырский характер свободного крестьянского труда, красота простой крестьянской жизни, достоинство делателя, труженика, превосходство его в этом смысле над князем и его слугами.

Дюк Степанович

герой русских быличек, не смотря на то что имя этого богатыря не совсем русское он считается популярным славянским персонажем.
Ученые связывают его имя с латинским Лих, итальянским Лика — в значениях «герцог», «воевода», с украинским дюк — «богач».
В некоторых версиях былины Дюк предстает как чужеземец. Он приезжает в Киев из дальней страны — «из Карелы упрямыя» или «из Индии богатая». По-видимому, тексты Древней Руси называли родиной Дюка Галицко-Волынскую землю: в XII—XIII веках это княжество было могущественным и независимым от Киева. В отличие от известных нам богатырей, которые из своих княжеств едут в Киев, чтобы стоять на защите Русской земли, Дюк приезжает сюда с недобрыми целями.
С самого начала былинного повествования в Дюке выделяются две особенности. Первая — богатство героя, роскошь его наряда. Вот, к примеру, как описывается снаряжение Дюкова коня:
И седлал седелышко во две тысячи, 
Накинул попону не суредниную 
— Оторочена была попона в три строки:
Перва строка была красна золота,
Другая строка чиста серебра,
Третья медью-казаркою,
Которая медь подороже
злата и серебра,
Подороже скатного жемчуга;
Дорога была попона — во три тысячи.

Вторая — обладание чудесным оружием и магическим знанием. Дюк владеет тремя стрелами, которые оперены перьями «сизого орла»: этот орел на море бьет птиц, потом летит к утесу и оставляет там несколько своих перьев; их подбирают купцы-корабельщики и раз-возят по разным землям, дарят царям и богатырям. Дюк к своим стрелам приладил драгоценные камни — яхонты: при полете стрелы светились, и Дюк мог подбирать их ночью.
По дороге в Киев Дюк встречает необыкновенные препятствия — три великие заставы:
«змеи поклевучие», «львы-звери поедучие», «горушки толкучие, они сходятся вместе и расходятся». Дюк преодолевает их по совету матери: он бьет коня, первый раз — между ушей, второй — между задних ног, и конь благополуч-но переносит его в безопасное место. Все эти подробности говорят нам, что в образе Дюка задержались следы мифологического героя (владение чудесным оружием и знанием, как миновать опасности), но преобладают в нем черты богатыря — правда, богатыря, который не участвует в воинских делах и проявляет свое богатырство другими способами. На пути к Киеву Дюк наезжает на шатер, в котором отдыхает Илья Муромец. Такие встречи богатырей в чистом поле обычно выливаются в поединки, и Илья готов помериться с незнакомым богатырем силой, но Дюк уклоняется от битвы и признает превосходство Ильи. Илье это нравится, и он предупреждает Дюка, что если тому придется туго в Киеве, пусть известит его, и он, Илья, «подсобит горю».
Ради чего приезжает Дюк в Киев, ищет встреч с Владимиром? Похоже, ради того, чтобы покрасоваться, показать свое превосходство перед киевлянами, и главное — чтобы показать, насколько Киев беднее, неустроеннее его Галича, насколько он уступает его городу во всем. Идет серия сравнений — как в Галиче и как в Киеве. Большая часть описаний при этом не содержит ничего исторически реального, они выдержаны в условно-былинной манере, но важна их направленность — возвысить Галич и унизить Киев. Дюк высмеивает киевские мостовые: они «черной землей засыпаны», «подмыло их водою дождевою», и «замарал я сапожки те зелен сафьян»; мосты неровные, даже во дворце настланы плохо. Во дворце в Галиче иное дело:

...построены мосточики калиновы,
А ведь столбики поставлены серебряны...
А ведь постланы сукна гармузинные.

Убогости Владимирова дворца противопоставлена роскошь дворца Галича. За пиршественным столом сравнения продолжаются. Утонченный вкус приезжего богатыря не выносит киевских калачей, поскольку они плохо пахнут: нижняя корочка — кирпичной печью, а верхняя — хвоей, потому что их обрызгивали помелом из сосновых веток. К тому же тесто месят в сосновых бочках, обитых еловыми обручами. Не то что в Галиче:

У моей родителя у матушки 
А построены ведь бочечки серебряны, 
А обручики набиты золоченые, 
Да ведь налита студена ключева вода...
Да и построены печки муравленые*, 
У нас дровиа топятся дубовые, 
А помялушки повязаны шелковые, 
Да ведь настлана бумага — листы гербовые... 
А калачик съешь — по другоем душа горит.

То же самое — с вином: в Киеве оно и варится в неподходящей посуде, и хранится в обыкновенных погребах, так что оно задыхается. В Галиче и посуда другая, и хранится вино подвешенным на цепях: «чарку выпьешь — по другой душа горит».
Наконец, Дюк сопоставляет богатство свое — и Киева: у него двенадцать погребов золота, серебра и жемчуга, и

На один я на погреб —
на красное на золото —
Скуплю и спродам ваш город Киев.

Возмущенный похвальбой гостя, Владимир посылает (обычно Добрыню) проверить справедливость слов Дюка. Добрыня сталквается с таким великолепием, с такими излишествами в роскоши, о которых он не мог и думать. В этих описаниях проявились харак-ерные для Древней Руси понятия о дальних странах с несметными сокровищами и сказочной красотой. В былине упоминается то Индия, то Галич, но это не столь важно. В городе «крыши как огонь горят» — от золотых кровель. Боярский двор — на семи верстах, с позолоченными заборами и столбами, с серебряными подворотнями. Здесь тридцать три терема златоверхих, с хрустальными крылечками.   Интерьер — сказочный — с  по-ющими царскими птицами, с росписями на потолках и стенах, изображающими солнце и все небо. Добрыня трижды ошибается, принимая за мать Дюка ее прислужниц — так роскошно они одеты. Сама матушка является вся в золоте и серебре, от нее расходятся лучи по всему городу. Мать открывает перед киевлянами погреба с несметными богатствами. Добрыня, вернувшись домой, признается Владимиру: чтобы набрать столько бумаги, чернил, перьев для описания богатств, надо было бы продать Киев с Черниговом. Поездке Добрыни в Галич предшествует состязание Дюка с киевским богатырем Чурилой. Чурила был известен как большой модник, щеголь. Чтобы защитить честь Киева, он вызывает Дюка на спор — кто кого перещеголяет в нарядах: в течение трех лет каждый день нужно выезжать в новом платье и на новом коне. В этом споре за Чурилу поручается весь Киев, за Дюка — один Илья Муромец. Три года — это, конечно, типичная условность; все происходит значительно бысрее. Чурила обувает «сапоги зелен сафьян» с острыми носами и пятками и на таких высо-ких каблуках, что под сапогом воробьи проле-тают. Дюк же обувает лапти, но плетенные из семи шелков и украшенные самоцветным камнем, к тому же они «со свистом». Победа здесь явно за приезжим богатырем. Чурила надевает роскошную кунью шубу, отороченную золотом, серебром и жемчугом. На петельках шубы вплетены изображения девушек, на пуговицах вылиты молодцы, и при застегивании они обнимаются, а при расстегивании целуются. Но и здесь победа остается за Дюком: на его шубе

Во пуговках литы люты звери,
Да во петельках шиты люты змеи.
Да брал он. Дюк...
Плётоньку шелковую,
Да подернул Дюк-от по пуговкам —
Да заревели на пуговках люты звери;
Да подернул Дюк-от по петелькам 
— Да засвистали по петелькам
люты змеи. 
Да и от того-де рёву от звериного, 
Да того-де свисту от змеиного
Да в Киеве старой и малой на земли лежат.

Чурила, проиграв спор, не успокаивается и вызывает Дюка на настоящее богатырское состязание: нужно на конях перескочить Пучай-реку в одну сторону и потом в другую. Состязание это кончается для Чурилы полным позором: он вместе с конем, вооруженный, застревает посередине реки, а Дюк на полном скаку хватает его «за желты кудри» и вытаскивает на берег. Согласно законам богатырских поединков, Дюк готов отрубить побежденному голову, но за Чурилу вступается князь. Так Дюк победителем оставляет Киев:

И поехал Дюк ко городу ко Галичу. 
И через стену махал прямо городовую 
И через высоку башню наугольную. 
И уехал Дюк во Волынь-землю богатую, 
Во Волынь-землю и во славен Галич-град.