Так надо

Я сижу на берегу моря и наблюдаю, как усталое красное солнце медленно погружается в темные волны где-то за горизонтом. Закатное небо здесь всегда кажется сюрреалистичным: это нечеловеческое смешение и переплетение светотеней, оттенков и цветов не поддается описанию. По крайней мере, в моем земном языке не находится нужных слов, чтобы выразить всю бесконечность цветовых переходов этой фантасмагории. Каждый раз, глядя на закаты Междумирья, я думаю о том, что нечто подобное уже было, было, и не раз, но очень давно, - так давно, что как будто и не со мной. Тогда я тоже наблюдала за закатом над морем на вершине древнего холма с видом на Акрополь. Этот холм был свидетелем смен поколений, тысячелетий, эпох. У его подножия когда-то возник город, названый позднее колыбелью европейской цивилизации, здесь обучали мудрости своих учеников философы былых времен, этот холм равнодушно взирал тысячелетиями позднее на упадок великого города и столь же безразлично воспринимал его возрождение в современности… Там, в том далеком весеннем месяце, огненное солнце столь же медленно и лениво садилось в море, – иное море иного мира, - а я провожала его глазами и слушала музыку сфер, разливающуюся в медленно темнеющем небе над холмом. Мне казалось, - сейчас повернется небесная ось, и я окажусь в далеком, затерянном в тысячелетиях прошлом, - но ничего не менялось, лишь теплый ветерок шелестел в кронах деревьев, окутывающих холм зеленой дымкой, да древние боги тихо смеялись, незримо присутствуя рядом и наблюдая за наивной незнакомкой, пытающейся расслышать музыку Вечности….
Тем временем солнце погрузилось в волны, и над морем стала разливаться ночная прохлада. Раскаленный, измученный летним зноем песок нехотя отдает свое тепло. Ветер успокаивается, покидая этот мирок  вслед за солнцем, и над морем воцаряется тишина, нарушаемая лишь легким плеском волн и биением моего сердца. Именно в это время, на грани смены вечера и ночи, всегда приходит он… Это его время, - и время наших встреч, - недавних и недолгих, но именно ими мы жили с некоторых пор каждый долгий, предшествующий  день, - каждый в своей жизни, каждый в своем мире…
Как всегда, он подходит ко мне почти неслышно. Лишь в самый последний момент я скорее ощущаю, чем слышу легкие шаги, а секундой спустя он уже обнимет меня за плечи…
-Привет…
-Привет…
Мы оба знаем, что этот раз будет последним. Завтра два мира, сошедшихся в пространстве и времени на короткое время, разойдутся на тысячелетия. Я больше никогда не смогу придти сюда. Если, конечно, тысячелетия спустя я снова не приду в этот мир, – в другом теле, в другой жизни. Но этого я уже не вспомню. Он… он, может быть, и вернется. У его мира свои законы и свое измерение времени. Но это уже не имеет значения. Сегодняшняя ночь последняя, и мы ничего не можем изменить.
Мы сидим рядом, соприкасаясь на уровне душ, и молчим. Не потому, что нам больше не о чем говорить, а потому, что все понятно без слов. Сегодня все будет иначе… Не будет бесконечного и сладостного погружения – падения в глубину тайн, хранимых нашими сердцами. Не будет долгих поцелуев и разгадок иных тайн, вечных, как эта Вселенная. Будут тишина и молчание. И биение сердец в унисон. И понимание того, что ничего нельзя изменить. Так надо.
В черном небе равнодушно горят звезды Междумирья. Холодные и прекрасные чужие звезды, дрожащие в глазах невольно навернувшейся слезинкой. Слезинкой?  Нет, я не плачу… Тебе показалось.
Лунная дорожка побежала по водной ряби куда-то в бесконечную черную даль. Дорога без конца… Дорога в никуда… Дорога в Вечность.
-Хочешь, я… уйду с тобой в твой мир?
Его последняя, отчаянная попытка что-то изменить. Напрасная попытка. Как бы мне хотелось сейчас крикнуть: «Да, да, да!» Как бы мне хотелось, чтобы это было возможным, но…
-Нет, - отвечаю я, - я слишком тебя люблю. Я хочу, чтобы ты жил. А наш мир тебя убьет.
-Твой мир… Я видел его. Это техногенный, жестокий, циничный и нетерпимый мир. Но в нем есть своя красота, и в нем есть ты…
Вот именно. Жестокий, циничный и нетерпимый. Слишком нетерпимый. Я и сама не слишком хорошо в него вписываюсь. Впрочем, в его мир я впишусь еще меньше. Он понимает это так же хорошо, как я – то, что моя «техногенная ральность» убьет его, и сделает это гораздо быстрее, чем ему кажется. Потому и не предлагает идти  ним. А может, я просто не нужна ему там. И это для меня тоже понятно: иногда ничего не нужно объяснять, просто так надо.
-Нет, - повторяю я, - так я хотя бы буду знать, что ты где-то есть. Пусть очень далеко, пусть недостижимо для меня в этой жизни, но – есть. Я буду знать, что ты жив, и что у тебя все в порядке.
-Я… знаешь, я счастлив, что в моей жизни были эти несколько дней. Ради них стоило жить.
-Но ради них не стоит умирать…
-Наверное, ты права.
Я не знаю, права ли я. Я не хочу расстаться с тем, кто понимал меня лучше, чем любой другой в моем родном мире. Но я чувствую: так надо.
Мы больше ничего не говорим друг другу. Я встаю и иду к кромке прибоя. Теплые, ласковые волны… Им так хочется унести нас куда-то вдаль по лунной дорожке, прочь от всех печалей и забот, как это было в каждую из этих немногих ночей. Как же мы были счастливы…
Он встает и тихо подходит ко мне. Я понимаю: еще чуть-чуть, и я сорвусь. И я не выдержу. И я скажу «останься со мной», и этим, может быть, на короткое время скрашу свое жизненное одиночество, но подпишу ему приговор. Нет, я недолжна этого делать! Счастье не покупается ценой жизни того,  кто очень дорог. Я не имею права быть слабой.
Я поворачиваюсь к нему и кричу:
-Уходи! Я не люблю тебя! Ты мне не нужен! Уходи сейчас, неужели ты не понимаешь, - так надо!
-Кому надо? – тихим и спокойным голосом спрашивает он, - тому, кто заставил тебя поверить в то, что ты не можешь и не должна больше быть счастливой?
-Так надо мне! – твердо повторяю я. По крайней мере, мне кажется, что это звучит твердо. Но где-то глубоко, на уровне сердца, предательски дрожит душа.
-Хорошо, - говорит он с такой болью в голосе, что я вздрагиваю, - как хочешь.
Он отворачивается от меня и уходит. Некоторое время я стою и смотрю на растворяющуюся в темноте фигуру. Боль такая, что трудно дышать, но слез нет. Я давно разучилась плакать, и от этого еще тяжелее. Наконец, тень моего недавнего счастливого прошлого окончательно исчезает во тьме, и я понимаю: мне тоже больше нечего делать здесь.
Я тоже ухожу. Ухожу другой Дорогой, прочь от этого моря, от этих звезд, от этой лунной ряби на зыбких волнах, - ухожу от всего этого. Только теперь никуда не уйти от себя.
Как всегда, когда возвращаешься из Междумирья в реальность, Дорога, поросшая травой, незаметно переходит в городской асфальт. Вот и все. Я дома. Это навсегда. Больше мне не удастся выйти на Дорогу, - еще несколько часов, и от нее не останется и следа. Останется только память.
Мой город спит, и в моем доме уже давно погасли окна. Я тихо ныряю в черный зев подъезда, поднимаюсь по ступенькам к лифту. Тускло горит лампочка. Лифт медленно катится вниз откуда-то с верхних этажей.
-Привет, - внезапно слышится за спиной знакомый голос.
Вздрагиваю как от удара током. Резко поворачиваюсь и... вижу его глаза. В них отражаются звезды иного мира.
-Неужели ты думала, что я смогу оставить тебя наедине с твоей жестокой и нетерпимой реальностью? Знаешь, с нас обоих уже достаточно одиночества. Пока мы вместе, нам есть, что противопоставить твоему миру. И, пожалуйста, не пытайся уговорить меня вернуться назад, я все равно никуда не уйду. Так надо.