Эту статью написала моя мама. Она предложила мне выложить её в Интернете. Т.к. речь идёт о русском языке, думаю, здесь ей место.
ДОКУДА ЯЗЫК ДОВЕДЁТ?

Меня как мать и бабушку очень волнуют проблемы воспитания и образования, в частности, изучение русского языка. В связи с этим предлагаю Вашему вниманию фрагменты из моих книг, в которых эти вопросы затрагиваются. Я попыталась сравнить ситуацию 50-х годов ХХ века с нынешней.
<...> Надо сказать, что в нашем доме никогда не употреблялся мат, очень редко – вульгарная лексика, а речевой стиль представлял собой смесь просторечья и хорошего литературного языка, который, я так думаю, приходил к нам из книг и редко замолкавшего радиорепродуктора. Это не означает, что я была полностью отгорожена от неформальной лексики, но, услышав на улице или во дворе незнакомые слова, либо сама соображала, стоит ли их употреблять, либо спрашивала у мамы.
Мой отец занимался самообразованием, его речь была вполне правильной, писал он  грамотно, но ошибки, конечно, случались и в речи, и в письме. Самым ругательным словом у папы было «сволочь». Дальше шли – «разгильдяй», «дурак – ни больше, ни меньше», «чушь!» и «расквасился, как институтка». Последнее выражение до поры приводило меня в полное недоумение. Удивление папа выражал словами: «Мать честнáя!», а досаду – «Едрёна-корень!» Иногда вздыхал: «Ох, тóшно мнéченьки». Употреблял он сорное словечко «Понимаешь!», которое иногда вставлялось в речь, где надо и где не надо и не только моим папой. Отец не любил слова «почти», и всегда говорил, что «почти законченная работа» может навсегда остаться  незаконченной, а «сделал дело – гуляй смело!» Возможно, эти «тезисы» приучили меня любую работу доводить до конца.
Проработав почти 40 лет следователем «в органах», папа никогда не использовал в своей речи уголовной лексики, даже общаясь с преступниками; я не слышала её тогда и от других работников милиции. В уголовной среде милиционеров в те времена называли «мусорами» и «легавыми», от подростков иногда слышала слова «мельто́н» и «жабо́н» в их адрес, но в основном работников милиции называли «сотрудниками». «Менты» появились в 80-е годы, хотя в соответствующих словарях это слово присутствует с конца 20-х, правда, в иной интерпретации (наставник, воспитатель, надзиратель).
Раз уж я заговорила о специфической лексике, хочу добавить, что «с лёгкой руки» А. И. Солженицина, после выхода в свет «Ивана Денисовича», в студенческой среде стало популярным словечко «шмон», с неуместным порой употреблением. Появилось даже прозвище – «шмоня» (растяпа). Сейчас «по фене ботают» не только преступные элементы и работники правоохранительных органов, но и многие граждане страны, особенно молодые, что, на мой взгляд, говорит об отсутствии со стороны общества достойного отпора криминальному миру, ведь всё начинается с «мелочей». Только в середине 80-х годов я случайно узнала, что «козёл», оказывается, не только животное, а в конце десятилетия школьники уже массово обзывали друг друга «козлами», плохо представляя, что они имеют в виду.
Молодёжь использует подобную лексику, даже не зная порой, откуда она пришла. Я до сих пор не могу привыкнуть к такому положению вещей, и каждый раз покрываюсь «мурашками», когда слышу в СМИ слово «западло», которое, к сожалению, всё чаще звучит в эфире. Особенно меня коробит, когда матом «разговаривают» милиционеры в форме. Впервые с такой ситуацией я столкнулась в 1963 году, когда ехала в поезде на каникулы. Я сидела в купе, а в коридоре матерился милиционер, реагируя на какие-то события за окном вагона. Я сделала ему замечание, он удивился, но ругаться перестал. Когда я с возмущением рассказала папе эту историю, он неожиданно испугался и сказал, что я абсолютно права, но в подобных случаях делать замечания рискованно и даже опасно, потому что милиционер с таким неадекватным поведением, может также неадекватно отреагировать и на замечание.
Надо сказать, что до поступления в институт (в 1962 году) я ни разу не слышала, сквернословия из уст девочек или девушек, хотя знала, что такое «явление» существует, особенно на стройках. Мальчишки матерились, но не все. Кроме того, наши мальчишки никогда не употребляли неформальную лексику в присутствии девочек или взрослых. Да мы бы и не позволили им сквернословить, поскольку подобных вещей не допускало наше воспитание. Я с грустью констатирую, что нынче очень многие, совсем юные представители молодёжи, никого не стесняясь, до такой степени наполнили матом свою речь, что с ними рядом уже невозможно находиться, а делать замечания стало просто опасно. При этом девочки матерятся ничуть не меньше, чем мальчики, поскольку теперь это «стиль общения». Если применить к данной ситуации изречение: «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает», то получается, что мыслительный процесс в юных головах полностью отсутствует.
Недавно мой знакомый, который дожил до предпенсионного возраста, но так и не научился материться, с ужасом поведал, как его младший сын (руководитель отдела на крупном предприятии, между прочим) разговаривал с приятелем по телефону, употребляя в большом количестве ненормативную лексику. На замечание отца сын ответил, что уже не представляет, как можно иначе разговаривать. Вскоре я сама испытала подобный ужас, когда моя пятилетняя внучка рассказала, как в садике мальчики обзывают девочек. Я таких выражений ещё не слышала. Посетив в Томске институт, в котором училась, я поняла, что в его стенах мат стал обычным явлением. Я высказала своё недоумение  преподавателю с 50-летним стажем, и услышала: «Мы ничего не можем с этим сделать». Примерно то же мне сказала заведующая хорошим садиком, в который ходит внучка: «Мы говорим детям, что это плохие слова, но мы не можем изменить ситуацию, поскольку нет механизма влияния на родителей, которые подобным образом ″воспитывают″ своих детей».
Порой мне хочется повсеместно развесить плакаты с перефразированным призывом: «Мат – это яд! Не матерись, гад!»
В первой части книги я сделала краткий «лексический анализ» бытовой речи своих родителей и соседей, здесь хочу добавить подобный анализ для разговорной речи школьников. В те времена мы практически не употребляли жаргон – не «хиляли», а ходили, не называли друг друга «чуваками» и «чувихами», а родителей – «предками». Наша речь была достаточно правильной, но с оттенками просторечья, которое можно было услышать ещё во многих семьях. Говорили, например, – эслиф (если), дайче (давеча), каклеты, полувер (пуловер), пинжак (пиджак) и так далее. Взрослые парни пиджаки называли «френчиками», брюки – «шкерами» и по старой (дореформенной) привычке – десятки «червонцами».
Несмотря на некоторое своеобразие народной речи, она была понятна абсолютно всем и для сравнения я хочу привести здесь «образчик» современной лексики, заполнившей от лица журналистов, политиков и «государственных мужей» все средства массовой информации. Это утрированный пример, но весьма характерный, потому что люди в нашей стране стали «пиплами», «совками» и электоратом с особым менталитетом, не допускающим плюрализма мнений и консенсуса, а мэссэжд от гламурных журналов рекомендует нам носить винтажную одежду, делать креативные причёски и посещать спа-салоны.
Я с ужасом слушаю по радио выступления современных высокопоставленных деятелей, в том числе чиновников «от образования», которые «ложат», «дискуССируют» и при этом считают, что «на сегодняшний день» школьники должны иметь «конкурентНоспособные» аттестаты. Многих журналистов уже вообще невозможно слушать, так они безграмотны. Кто и где их всех учил?
Собирая звенья «цепи жизни», понимаешь, как много в нашем настоящем закладывалось именно тогда – в 50-е годы ХХ века. Это относится к нынешним проблемам обучения и здравоохранения, к работе правоохранительных органов.
В те дни школьники получали добротное базовое образование, которое давало возможность дальнейшей учёбы в любом вузе страны. Платное репетиторство или отсутствовало, или тщательно скрывалось. Я до сих пор помню многие определения из моих школьных учебников по физике и математике, а из учебника моей дочери начала 80-х годов (имея высшее техническое образование!) уже с трудом поняла, что такое инерция. А гомотетия? А конгруэнтные фигуры? Или геосинклиналь – зачем это знать школьнику? Теперь, говорят, старшеклассники будут изучать и теорию вероятностей. В 2006 году моей внучке предлагалось решить арифметическую задачу четырьмя способами, хотя учительница и многие родители смогли решить только тремя. А по русскому языку в начальной школе вводятся понятия из курса университетской программы прошлых лет (фонема, сонорные звуки и др.). Зачем это детям, которые только-только научились читать? Непонимание предмета ведёт к отсутствию знаний, поэтому уже не кажется странным, когда учительница русского языка требует писать речЕтатив и прИклонять колени, а на вопрос – что такое «спешиться»? – другая учительница ответила – «сесть на коня и поскакать быстро-быстро». Это не анекдот, и подобные примеры можно продолжать до бесконечности. Так нам закладывают «фундамент будущего».
Помните, в старых букварях было: «Мы не рабы. Рабы немы». Кажется, к тому идём.
Если бы я проводила реформу образования, то ввела бы обязательный экзамен по русскому языку для всех учителей и преподавателей вузов (допустим, раз в три года). Кроме того, при поступлении в аспирантуру я бы заменила абстрактный экзамен по философии экзаменом по русскому языку. Я бы приняла закон, по которому все издательства выпускали книжную продукцию, используя единые нормы и правила, а не ведомственные инструкции, которые этим правилам противоречат. Увы! Мечты, мечты...